Андрей Котов: «Я очень страстно ищу людей, которые поняли то, чего не понял я»

Каково это — быть внутри спектакля? Отличается ли как-то по ощущениям от прогона?

Понятно, что прогон и выступление в идеале должны быть идентичны. Естественно, так не получается никогда. Потому что все живые люди, коллектив очень большой. Есть нюансы. Некоторый элемент экстрима, адреналина дает о себе знать уже во время спектакля. Иногда получаются довольно интересные вещи, когда появляется какое-нибудь вдохновение.  Допустим, я играю что-нибудь и вдруг вижу, что у солиста поперло. Вот я смотрю ему в глаза и ему верить начинаю. Он достаёт бритву, и я понимаю, что он сейчас персонажа зарежет. Я черпаю оттуда вдохновение и начинаю как-нибудь по-особенному играть. Другие музыканты подхватывают это, и у нас начинается… химия. После спектакля мы выходим и друг другу жмём руки и говорим: «Ты меня как-то подначил так, что меня аж до мурашек проперло». «Так и меня поперло!». И, получается, это круговая штука, равно, как и другие вещи.

Но так бывает не всегда. На прогонах нет адреналина, зато когда кто-то начинает валиться, это, как цепная реакция, влияет на остальных, хотя все хорошо знают материал. Вдохновение начинает отступать. Начинаешь терять музыкальную нить. И злиться начинаешь, потому что хочется быть в спектакле, в действии. Так и на выступлениях бывает, конечно, и прогоны нужны, чтобы это проработать: научиться не выпадать из действа и оставаться на музыкальной волне несмотря ни на что.

Как проходит время перед началом показа? Может, отрабатываете какие-то знаковые, важные моменты?

В основном в мюзикле участвуют люди профессиональные. А в профессиональной среде не принято отрабатывать при других. Все достаточно подготовленные и партиями занимаются индивидуально. То, что ты готов — само собой разумеется. Как ты готовился — никого уже не интересует. Если ты не подготовился, то вся труппа поворачивается к тебе недоуменно: «Ты чо?», — и в этот момент можно просто сгореть от стыда и уползти под сцену. Лучше до этого не доходить.

Время перед началом показа поминутно расписано у режиссеров. Это им нужно продумать, что и как будет происходить на сцене. Им надо устроить все так, чтобы все попали в кадр, чтобы пространство осветили правильно, чтобы в кадре всё было хорошо.

Как складываются отношения с труппой, другими музыкантами?

Мы не дерёмся, если что. В основном ржем и рассказываем какие-нибудь истории из жизни. А так как здесь людей известных и бывалых много, у всех есть свои жизненные истории, всем интересно послушать друг друга, у кого что было. Рассказчики все великолепные — актеры же — поэтому тут происходит такой свой «Камеди клаб» на музыкальные темы.

Чем отличаются концерты с группой от выступлений с целым спектаклем?

Разница огромная. Во время спектакля ты пытаешься поймать канву и находиться всегда в контексте. Тогда случается так называемая химия, единение, и в конце спектакля все друг другу рады. А на концерте какие-то другие ощущения. Их трудно сравнивать.

Эти другие ощущения берутся от отклика фанатов?

Да, но про себя я этого сказать не могу. Потому что те концерты, которые у меня хорошо идут…

ВОТ Я ЧУВСТВУЮ ВДОХНОВЕНИЕ, ЧУВСТВУЮ, ЧТО МЕНЯ ПРОБИРАЕТ ДО МУРАШЕК, И МНЕ УЖЕ БЕЗ РАЗНИЦЫ У КОГО ТАМ КАК.

То есть у публики, не у публики… Если поймут, а обычно так и происходит, — это хорошо.

Как Вам опыт участия в мюзикле? Открыли ли что-то новое для себя?

Это вообще другой опыт, другой жанр, в который нужно вникнуть, попытаться найти себя. То есть нужно эту музыку сделать для себя родной, влюбиться в неё, найти себя в ней и жить спектаклем. Незачем на сцену выходить, если ты не любишь музыку, которую играешь, не сделал ее своей личной и не играешь с удовольствием. А чтобы получать удовольствие и почти ничего не делать, сначала нужно очень хорошо поработать.

Хотелось бы дальше пробовать себя в похожих проектах?

Да конечно хотелось бы, если будут интересные. Потому что участвовать в проектах, которые неинтересны… Я не знаю, какая пандемия должна начаться, какой всемирный голод должен наступить, чтобы идти куда-нибудь туда, где ты будешь умирать как артист.

Какими проектами Вы занимаетесь сейчас?

Последнее из самого интересного — начал делать онлайн-школу. Раньше я думал, что могу рассказывать только профессионалам что-то, и мастер-классы были только для профессиональных барабанщиков. А теперь выясняется, что, пройдя профессиональную стадию вот уже в десятки лет, я могу выпустить ролик: «Если бы я это знал, когда начинал» для тех, кто только знакомится с барабанами.

И как проходит работа над школой?

Я делаю видеоролики и обучение. Моя цель — рассказать людям про самые простые и рабочие приемы и техники, чтобы они брали и делали — и у них сразу получалось. Я не вижу смысла молодым тратить 5–7 лет на учебу. Вот я потратил на это 5–7 лет. Если бы хоть кто-нибудь в самом начале мне рассказал то, что я сейчас знаю, я не совершил бы огромного количества ошибок. И сохранил бы огромное количество лет на реализацию того, что мне хочется.

Собственно, я решил сделать рабочую технологию для всех, чтобы человек мог играть любимую музыку уже через год обучения. И как только я начал доводить ее до ума, возникла тьма нюансов. Я прочесал весь интернет и в итоге понял, что в училищах не учат тем элементарным вещам, которыми пользуются самые громкие и быстрые мировые звезды. И решил учить этому сам.

А как прошёл 2020 год? Как повлияла пандемия на вашу работу?

Я, наверное, погрешил, когда сказал, что год был трудный, побыстрее бы он ушёл… Этот год принёс очень много интересного. Поставил серьёзные вопросы, которые пришлось решать. В этот же год появился TODD, пришлось брать, делать, учить. Ездить в Питер, в Москву репетировать, готовиться. Параллельно переводить школу в онлайн.

Пришлось впервые снимать видео, со звуком разбираться. Выяснилось, что ничего сложного там нет — берёшь и делаешь. Когда я увидел себя на видео, то испугался и подумал: «Ой, ну нет». Такое у всех бывает: когда музыканты себя слышат на записи, тоже пугаются в первый раз. Но, во-первых, так только кажется. А во-вторых, претензии к самому себе для других не очень важны. Для них главное — материал, который им рассказываешь. В 2020 году как-то внезапно стало ясно, что если ты прав, и это действительно важно, то люди тут же на это реагируют: «Вот да! Да!».

А если считают, что не прав, то это можно и обсудить, это ведь ещё лучше?

Не вопрос! Мы начинаем разговаривать, выяснять и разбирать. Я очень люблю разбирать, прям вот «ощипывать курочку». И мне всегда нужен оппонент. Я же не могу быть правым всегда. Нужен какой-то ещё взгляд.

И Я ОЧЕНЬ СТРАСТНО ИЩУ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ УВИДЕЛИ ТО, ЧЕГО НЕ УВИДЕЛ Я, КОТОРЫЕ ПОНЯЛИ ТО, ЧЕГО НЕ ПОНЯЛ Я. ЭТО ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ РЕДКОСТЬ, И КАЖДОГО ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА Я ЦЕНЮ НА ВЕС ЗОЛОТА.

Я говорю ученикам: «ребята, я мечтал о таком тренере-цербере, который понимал сразу, что нужно». Себя заставить всегда очень трудно. Нужно создавать такие условия, загонять себя в такой угол, чтобы тебе деваться некуда было.

А когда загоняешь себя в такой угол, а в итоге ты не можешь ничего сделать?

Берёшь просто и делаешь. Выясняется, что человек делает вообще все. Глаза боятся, руки делают. Берёшь, делаешь, а потом смотришь — все не так страшно, все оказывается абсолютно нормально. И укладывается в какие-то человеческие нормы.
Поэтому всем желаю брать и делать. Берите и делайте. Хочется — берите и делайте. Создавайте себе маленькие радости. Никто кроме вас этим заниматься не будет, никто вам радости создавать не будет. Вот для того, чтобы мне получать удовольствие, я беру сначала, делаю вот это все, а потом получаю удовольствие. Мне кто это сделает? Нет таких людей во вселенной, которые понимают, что мне нужно. Так я беру это сам для себя и делаю. Чего и всем желаю.